Мне было жалко их, потому что я находилась в стороне и могла наблюдать за происходящим почти беспристрастно, к тому моменту, когда я увидела уже с десяток казней, во мне не могло рождаться больше взрывов эмоций. В том, что происходит, виноваты обе стороны и, к сожалению, как в сказках, нет очевидного добра и зла, белое – есть черное, и наоборот.
Но в момент истинного ужаса, готовясь к смерти, искренне сочувствуя себе в том, что вот-вот покину этот мир молодой и так и не познавшей любви, я видела не только безумие вокруг, но и настоящую человеческую отвагу. Нет, не значит, что кто-то пытался кого-то спасти из плена, или хотел вразумить толпу путем призыва к доброте… это была всего-навсего песня.
Девушка по соседству со мной, связанная и лежащая в неудобной позе на камне, готовящаяся следующей идти на огонь, неожиданно запела. Я в мгновение забыла обо всех страхах и панике, терзавших меня. Ее голос был тверд и излучал силу несломленного духа, ее слезы не были слезами, а только сожалением, что до людей уже нельзя донести ни одного слова. Она очевидного, была из восточного бессмертного города, потому что ее язык мне не знаком, тянущиеся гласные, делали песню еще выразительнее.
Отвага этой прекрасной, смуглой девушки, похожей на царицу жаркой страны из сказки, заключалась в том, как она шла на смерть, плача, но, не давая голосу дрожать, и выглядело это, будто ее не силой ведут на огонь, а она сама выбрала для себя этот путь.
Песня ее звучала из пламени, затем превратилась в предсмертный крик. И я плакала вместе с ней, пока не почувствовала прикосновение руки…»
- Зачем ты пишешь? Я не напоминаю тебе о времени, но и не хочу, чтобы ты думала, что мы уже в полной безопасности. – отвлекает меня от письма Парис.
Я поворачиваюсь к нему на девяносто градусов, смотрю искоса, будто так, он может стать менее реальным. Когда я вижу его, я чувствую что возвращаюсь домой, к отцу, к прежней жизни в Византии, а это означает, что Лео остается где-то в прошлом. Такого допустить я не могу.
- Просто пишу и все. Тебя это не касается. – огрызаюсь я, сама уже не помня причины по которой должна злиться. Мне стыдно за свой тон и не желание смотреть Парису в лицо, ведь он спас меня, забрав с арены.
- Не понимаю, что тебя здесь держит? Я чувствую, что ты не хочешь уходить.
Я снова поворачиваюсь к нему спиной, демонстративно зажимая между пальцами карандаш так, чтобы он понял: я готова вернуться к своему занятию.
- Но нам придется уйти, Аврора.
- А если я не пойду с тобой? – хоть это и вопросительное предложение, но я произношу так, чтобы он понял: я с места не сдвинусь.
- Я расскажу тебе правду о смерти твоей матери и брата…
Он не видит, но я бесшумно хватают воздух ртом. Тело немеет. Но я продолжаю писать.
«Меня отвлекли, дорогая. Ты ведь еще не знаешь, с арены меня спас Парис. Я ожидала увидеть там кого угодно, даже отца сопровождаемого армией Стражей, но только не этого напыщенного, себялюбивого индюка. Я ведь врезала ему не просто так, а за его острый язык! Он, безусловно, обладает информацией, самой различной и достоверной, но то, как он применяет это оружие, заставляет меня, его ненавидеть. Хотя, когда я не думаю о том, что произошло между нами у входа в Неон, я благодарна Парису. Серьезно.
Не копаясь в его сущности, не изучая скверные мотивы, которыми он руководствуется для личных целей, он кажется мне хорошим человеком, я говорю о его душе… Ты сочтешь меня эгоисткой, возможно даже лицемеркой, но его симпатия ко мне подкупает. Потому что я знаю, в этом он искренен. И я ничего не могу с собой поделать, я уступлю ему, если он еще немного поднажмет, прощения не избежать.
Он спас меня с арены, и теперь хочет увести обратно в Византию, хочет находиться рядом со мной на протяжении всего пути, уверенный в моей безопасности. Но он не догадывается - все это время я была свободна, меня фактически никто не похищал, я сама шла за Лео по пятам. Уйти с Парисом, означает навсегда разрушить единственный путь Лео, ведущий ко мне, и это значит не то, что он не сможет добраться до Византии и найти меня, а то, что он этого может не захотеть.
Мне не стыдно, что я должна делать снова и снова первые шаги. Не стыдно, что возможно, веду себя как полная идиотка, рискуя свободой, а порой и жизнью, только бы снова оказаться рядом с ним. Понятие – стыд, не существует, когда ты влюблена безответно.
Я похожа на героиню сказки, которую читаю, на Герду. Она проходит через столько испытаний, только бы добраться до любимого, попытаться спасти его от холода.… И когда она предстает перед ним, понимает: ему хорошо со своим ледяным, бесчувственным сердцем. Он уже не хочет слушать ее. Слова ничего не значат, ее боль ничего не значит. Рядом с Каем, идеальная, мудрая, такая же холодная владычица, Снежная королева, с которой его роднит застывшее сердце.
Как много правды и грусти в детской сказке…
Иногда мне хочется, чтобы я никогда не рождалась, жизнь меня тяготит. Понимаешь? Моя единственная, неизвестная подруга, чувствовала ли ты когда-нибудь подобное? Я смотрю на происходящее вокруг и ужасаюсь этому безумному накалу страстей, мне хочется безвременно уснуть, и я говорю сейчас не о самоубийстве. Мне и раньше-то казалось, что наш мир совершенно для нас не предназначен, ну как мы можем жить на крохотной круглой планетке, окруженной бесконечной темнотой? Рождаемся, что-то вечно делим, причиняем друг другу боль, месяцы, года боли… и умираем, так никогда и не почувствовав самого главного!